Эти плюшевые собачки так поразили меня, что я, похоже, забыл о том, почему та женщина оказалась ведьмой. Жуткой, с глазами ведьм Барбары Стил. Я надеюсь на это, как и на калейдоскопичность сновидения, откуда могу припомнить как минимум три-четыре под-сна. Или субсна. Или, попросту говоря, эпизода. Мысли же о рассеянном склерозе меня угнетают; вот я, выкладывая в свой блог (ЖЖшный) картины художника, страдавшего болезнью Альцгеймера, не только ужасался написанному, но и тому, как разрушительно действует болезнь на человеческий мозг, отрицая его возможность выстраивать связные логические рассуждения. Хотя... для сна, наверное, так даже лучше. Так – говорят врачи.
В мою палату-комнату внезапно заглядывает лицо уборщицы. Я вижу его краешек – глаз, вздутую щеку и огнивший рот – в щели между окном и занавеской, вздрагиваю и инстинктивно пытаюсь укрыться от него на постели, забившись в самый дальний ее угол.
Еще один любопытный факт: теперешнюю квартиру свою я вижу во снах не столь часто, как детскую. Исключение составляют, пожалуй,лишь те моменты, когда я просыпаюсь в ней во сне. Детская моя квартира – это комната в малосемейке. У соседей было две комнаты, у нас – одна; общими являлись санузлы (раздельные), кухня и пресловутый коридор, в который можно было заглянуть, проверив, кто стоит за дверью, не открывая этой самой двери: сквозь зашторенные стеклянные панели в ней. Но я отвлекся...
читать дальше
Меня напугали эти югготовы отродья, эти псы. Тощие, голодные, похожие на гиен в своей тощести, пятнистости и алчности – только вот гиены, насколько я знаю, склонны более к падали, чем к человечине. Прохожие идут меж них боязливыми группками, не дыша (а вдруг псина примет тебя за невкусную заводную куклу и отстанет?). И вот представьте меня: как я, наплевав на все заповедные нормы и приличия, стремглав убегаю по этому же самому бульвару прочь от ведьмы. Да она, наверное, на то и рассчитывала: пускай доберется до него не сама, так собаки. Я несусь по мостовой и, не сбавляя скорости своей, как в замедленном кино вижу этих псов: вот они, принюхиваясь к земле, что-то выискивают (с бород их капает слюна), вот с каким-то усталым раздражением – ну сколько можно, в самом деле!? – поднимают головы и прослеживают мой путь; вот, наконец, неторопливо пускаются вслед.
Я в панике. Они тянутся к моим икрам; очевидно, что им проще начинать с ног. При всем при том я инстинктивно не сбавляю бега – это значило бы отдасться собакам на растерзание окончательно. И в этот момент появляются они! Плюшевые, с подчеркнуто искусственной шерстью, белые с черными пятнами звери. Мне поначалу кажется, что это люди в собачьих костюмах, однако псы-преследователи мои точно бы разоблачили их, как предателей, а этого не происходит. Так я делаю вид, что передо мной полуразумные роботы, призванные охранять порядок на бульваре. Да, точно, вон один из них собирает мусор в совочек!
А псы, что же псы!? Они явно растеряны. Плюшевые собаки не бросаются на них, не грызут, а просто оттесняют от меня по одному. На каждого пса приходится по пять защитников, которые берут его в плотное кольцо. И я, кажется, спасен. Временно.
Дело в том, что мне нужно к преподавателю, который проверит мою дипломную работу (один из). Мы, вместе с двумя другими студентами нашей группы приходим к нему на дом, но получаем от ворот поворот. Явление не столь уж нераспространенное. Нас вынуждают прийти попозже и внизу, у подъезда уже, мы обсуждаем, стоит ли остаться и ждать или разойтись по домам. Казалось бы, приходим к первому решению, однако, когда я направляюсь обратно, то чувствую спиной, что делаю это один; оборачиваюсь и вижу, что меня обдурили только для того, чтобы отвязаться: одногруппники вразвалочку покидают дворик. Я снова один, с неуклюжим ворохом чертежей и черновиков диплома в пластиковом пакете.
Я возвращаюсь в дом (а что еще мне остается делать). Домофона на двери нет, и вообще, первый этаж тут отведен под что-то вроде ночного клуба. Я не люблю ночные клубы и ни разу не посещал ни одного, потому что не люблю.
Вот вижу что-то вроде бара, тонущего в наркотическом зеленом освещении. Я подхожу к стойке, чтобы осведомиться у бармена в белом халате о чем-то (забыл – неужели всего лишь уточнить время?), однако тот скалится, неожиданно превращаясь в подобие сторожевого пса, и велит мне убираться. «Сюда со своим нельзя» – вот так приблизительно можно это перевести на человеческий язык, дословно же речь его полнится вульгаризмами и междометиями, свойственными в лучшем случае неграмотному каменщику, а в худшем – гопнику.
Отшатываюсь инстинктивно и пакет мой валится из рук. Оттуда выпадает хлеб, фрукты, катятся по грязному полу крупинки винограда. Я спешно стараюсь все это уложить на место, но только рассыпаю еще больше. Отодвигаю по очереди свое имущество и каждый его фрагмент в сторону, к какой-то старой и совсем не вписывающейся в зеленоватый хайтековый облик помещения тумбочке. Бармен злыми глазами наблюдает за моими действиями поверх голов посетителей.
Продолжаю собираться; удается это мне уже лучше. Одновременно припоминаю место: это слегка модернизированный клуб, в котором я бывал уже прежде, в другом из своих снов – тумбочка как раз напоминает о нем. Вот и вещи мои, бинокль на ней... хотя нет, мой бинокль у меня на шее. Но все равно, место – то самое; в нем я что-то когда-то потерял, и нашел бы, – если бы записал в дневник, что именно – такая грустная коллизия, случающаяся благодаря тому, что на страницах его оказываются только лишь наиболее отчетливые мои сновидения.
Я нахожу книжку. Вроде рекламной брошюры о клубе; впрочем, почему «вроде»? – брошюра и есть. Разворачиваю; листаю до страницы с описанием бара. И читаю:
«Когда-то давным-давно жил-был врач, который очень хотел стать барменом. А так как желания успешных людей имеют свойство материализоваться в реальность, то он им и стал.
И вот врач, который стал барменом, принялся готовить коктейли, беседовать с посетителями о жизни, наливать, развлекать, слушать... и уже через два дня такой работы он понял, что та ему не в радость. Вот лечить людей – совсем другое дело.
Но и собственный бар ему не хотелось бросать, тем более, тот, который только начал приносить ему доход. Поэтому врач нанял работника с улицы, отдал ему свой белый халат, – и с тех самых пор уже не он, а этот работник смешивает и наливает посетителям напитки. А врач, который снова стал врачом, притаился серой тенью в углу и лечит каждого, кто опрокинет в себя стопочку-другую...»
Я вспомнил. Кажется, я шел к одной женщине с просьбой проверить мои наброски дипломной работы. Шел вниз по бульвару, до самого его конца, до тупика с невзрачными кубиками домов. Внутри одного из них я долго петлял бесчисленными одинаковыми коридорами, а когда, наконец, пришел, то узрел злую ведьму, которой требовалось от меня лишь одно: когтями вынуть из груди моей душу...