A simple mind
Очередное переложение сна в художественный опус. На сей раз фактически буквальное: у нас немного похолодало, а с холодами приходят более связные сновидения.
Мне не нужно было никаких действий, чтобы разгадать загадку, перед лицом которой я оказался. Ошибкой моей было уже то, что я направился в этот дом, стоящий на самом краю деревни – ведь меня никто туда не приглашал.
Меня привлекли ярко освещенные окна и шум, доносящийся из-за них. Я оправдывал себя тем, что было уже за полночь, а я так и не нашел себе ночлега – и потому после некоторых колебаний постучался. На лице хозяйки, отворившей мне, еще играла улыбка шумного веселья, но, стоило ей увидеть незваного гостя на пороге, как она тут же преобразовалась в выражение раздраженного ожидания. Я сбивчиво объяснил хозяйке, что держал путь в город, но повредил средство своего передвижения – тут я продемонстрировал ей свой велосипед с погнутым рулем, который не решился бросить у обочины. Далее, продолжал я, в дороге меня застала ночь, и я хотел бы дождаться утра в доме. Без лишних вопросов женщина впустила меня – чему, с одной стороны, я был рад, а с другой стороны, видя, что она по-прежнему недовольна, я списал это на свое вторжение и постарался оказаться для нее в дальнейшем крайне незаметным.
Хозяйка сама предопределила для меня роль, чем и отослала от себя как можно дальше. Празднующие люди развлекались тем, что играли с ней в загадки – и женщина предложила загадку и для меня, которая находилась в отдельной комнате. Какая-то девочка проскользнула между моих ног и побежала вперед, показывая мне путь. То была, как мне подумалось, дочь хозяйки (среди приглашенных не было детей, да и были все они гораздо старше меня), которая наконец-то нашла развлечение и для себя. Она отворила грубо сколоченную из досок дверь и вбежала внутрь, не дожидаясь меня. Я вошел следом.
Комната, в которой хранилась предназначенная для меня загадка, была полностью обшита деревом. Одна из стен была неожиданно скошена под углом, а в центре пола был расположен люк, над которым нависала непонятного рода внушительная конструкция. Все это показалось мне внутренностью большого пустого чердака и я мысленно попытался припомнить, поднимался ли я по каким-либо ступеням, пока добирался сюда, или нет – однако ничего похожего в памяти не всплывало. Девочка стояла у скошенной стены, сцепив руки за спиной; я впервые обратил внимание на то, во что она была одета – пышное белое платье, чрезвычайно странное для юной деревенской жительницы.
Я почувствовал толчок в спину. Я по-прежнему оставался на пороге; оглянувшись, я увидел, что внутрь меня подтолкнула хозяйка. Женщина знаками показала мне мою загадку: я должен был открыть люк, над которым нависала та тяжелая конструкция. Я присмотрелся к ней. Эта была кипа листов фанеры, к которой для тяжести снизу был примотан бечевой велосипед, чем-то напомнивший мне собственный – правда, руль у этого был в полном порядке. За спиной я услышал щелчок закрываемой двери. Я вновь обернулся к ней, подергал ручку. Дверь была заперта, и, по-видимому, должна была остаться таковой до тех пор, пока я не разгадаю загадку и девочка не позовет мать, чтобы та меня выпустила.
– Это так? – спросил я девочку. Та закружилась на месте, с восторгом прислушиваясь к шелесту своего огромного, напоминавшего подвенечное, платья и закивала головой.
Во мне не было страха или возмущения происходящим. Я воспринимал это как само собой разумеющееся: передо мной была загадка, которую я, как гость, обязан был разгадать, – без колебаний я подошел к конструкции из велосипеда и фанеры, нависавшей над люком и принялся ее изучать. Я зацепил пальцем тугую бечевку. Та задрожала в воздухе подобно натянутой струне. Узелки, которыми она оканчивалась, были скрыты от меня; впрочем, я не чувствовал, что вправе ее развязать или разрубить. Вместо того я должен был как-то сдвинуть велосипед с места.
Поднатужившись, я толкнул всю конструкцию от себя. Та с трудом повиновалась мне, но зато люк под ней, связанный невидимой мне системой передачи, автоматически приоткрылся, показав мне краешек черной щели. Я отпустил конструкцию, и она тотчас же вернулась на место, а люк захлопнулся.
Так. Я поплевал на руки и еще раз толкнул велосипед. И снова люк чуть открылся, но пробыл в таком положении еще меньше времени: сил моих на то, чтобы удержать конструкцию, упорно желающую вернуться на свое место, никак не хватало.
Девочка обошла велосипед с противоположной стороны и посмотрела на меня с каким-то сожалением. Я еще раз толкнул его от себя, больше от безнадежности, чем от реальной попытки что-либо изменить, так как уже понимал, что слишком слаб для постижения предложенной загадки. На лице девочки отразилось страдальческое выражение и она, поддернув полы платья, опустилась на пол напротив меня и потянула конструкцию к себе.
Наблюдать, как ребенок пытается сдвинуть огромную махину, было одновременно смешно и постыдно. Я со своей стороны толкнул конструкцию, и та... пошла, на удивление быстрее, чем когда я справлялся с этим в одиночку. Я посмотрел на девочку – та, стиснув зубы от напряжения, продолжала тянуть велосипед на себя. Но на лице ее не было боли: она смотрела на меня обезоруживающе победоносно: маленький ребенок перетянул большого, но слабого взрослого. Если не считать ее застывшего в маске напряжения рта, можно было бы сказать, что она сияет от удовольствия.
Фанерные листы с привязанным к ним велосипедом сдвинулись окончательно, полностью открыв чернеющий квадрат люка под нами. Я заглянул в его пропитанную паутиной темень. Там было, кажется, еще какое-то помещение...
И велосипед, и вся конструкция разом вдруг утратили свою тяжесть, ни я, ни она уже более не обращали внимания на то, какой груз удерживаем. Девочка даже как будто расслабилась. Я зачарованно глядел в распахнутый люк, а она – на меня. Это и был выход из комнаты? Теперь я должен был спуститься туда? Я посмотрел на девочку. Та с явным сожалением кивнула в ответ.
– А ты пойдешь со мной? – спросил вдруг я ее. На смешном пухленьком лице девочки отразилась целая гамма противоречивых чувств, но высказать то одно, что было среди них главенствующим, она явно была не в состоянии. Потом за спиной моей послышался щелчок отпираемой двери. Я оглянулся. На пороге вновь была хозяйка.
Велосипед с грохотом вырвался из наших рук – не знаю, кто первый выпустил его. Люк захлопнулся.
Одна из самых неразрешимых вещей на свете – это тайна смерти, ибо тот, кто покидает этот мир, уже не в состоянии вернуться, чтобы поведать нам о том, что скрывается по ту его сторону. А те, кто возвращается – вправе ли мы считать их по-настоящему умершими? В ту ночь, во взгляде хозяйки мне открылось, что загадка была ни чем иным, как забавой для других ее гостей, – не тех, что гуляли в доме, разгадывая вещи более шуточные. Тех, которые собирались умереть, для чего прыгали в открывавшийся в полу люк. Мне стало страшно: я понял, что хорошенько осветив комнату, скрывающуюся под полом, можно было бы увидеть кости тех людей... или не увидеть ничего, что могло оказаться еще более пугающим. Я взглянул на девочку, которая вновь спряталась под скошенной стеной, потупив взгляд в пол. Плечи ее поникли, на щеках блестели слезы.
Потом она исчезла. В какой-то момент я понял, что лежу на полу собственного балкона. Он обшит изнутри деревянными досками, крыша его скошена. К стене прислонены листы фанеры, которыми я собирался в будущий месяц обить изнутри расшатывающийся кухонный стол (чего конечно же, понимал я, никогда не произойдет), а на них покоится, в свою очередь мой велосипед, совершенно целехонький. Я лежал на боку, поэтому все то, что во сне представлялось мне потолком, было на самом деле стеной, а то, что было стеной – оказалось потолком. С большим трудом разминая затекшие члены, я повернулся на спину. Шея ощутимо ныла; возможно, я слегка повредил ее во сне. Только... был ли это сон?
Я еще раз припомнил тот зияющий квадрат люка в полу. Мне кажется, я видел их – людей, познающих тайну смерти: они по очереди подходили к люку, подпрыгивали и исчезали в нем. Некоторые проделывали это с закрытыми глазами. Эта комнатушка, сузившаяся до размеров моего балкона, оказалась сама по себе загадкой: сейчас я перевернул эту головоломку другой ее стороной, однако по сути, все оставалось прежним, и я не мог с уверенностью сказать, что не проснусь в следующий раз в том же самом деревенском доме, чтобы вновь очутиться с девочкой и ее матерью, на лице которой наверняка даже во сне сохраняется хмурое выражение.
Я мог бы уйти отсюда, сбежать. Я медленно привстал, покрутил головой, восстанавливая кровообращение и подошел к велосипеду. Поставил его прямо и толкнул – тот плавно двинулся, повинуясь мне. Колеса его вращались абсолютно бесшумно. С созерцанием этого вращения меня охватила горечь: я не должен, не должен был вообще заходить в тот дом. Ведь только сейчас я понял, что решение загадки состояло не в познании, а в бегстве от нее.
Загадка
Мне не нужно было никаких действий, чтобы разгадать загадку, перед лицом которой я оказался. Ошибкой моей было уже то, что я направился в этот дом, стоящий на самом краю деревни – ведь меня никто туда не приглашал.
Меня привлекли ярко освещенные окна и шум, доносящийся из-за них. Я оправдывал себя тем, что было уже за полночь, а я так и не нашел себе ночлега – и потому после некоторых колебаний постучался. На лице хозяйки, отворившей мне, еще играла улыбка шумного веселья, но, стоило ей увидеть незваного гостя на пороге, как она тут же преобразовалась в выражение раздраженного ожидания. Я сбивчиво объяснил хозяйке, что держал путь в город, но повредил средство своего передвижения – тут я продемонстрировал ей свой велосипед с погнутым рулем, который не решился бросить у обочины. Далее, продолжал я, в дороге меня застала ночь, и я хотел бы дождаться утра в доме. Без лишних вопросов женщина впустила меня – чему, с одной стороны, я был рад, а с другой стороны, видя, что она по-прежнему недовольна, я списал это на свое вторжение и постарался оказаться для нее в дальнейшем крайне незаметным.
Хозяйка сама предопределила для меня роль, чем и отослала от себя как можно дальше. Празднующие люди развлекались тем, что играли с ней в загадки – и женщина предложила загадку и для меня, которая находилась в отдельной комнате. Какая-то девочка проскользнула между моих ног и побежала вперед, показывая мне путь. То была, как мне подумалось, дочь хозяйки (среди приглашенных не было детей, да и были все они гораздо старше меня), которая наконец-то нашла развлечение и для себя. Она отворила грубо сколоченную из досок дверь и вбежала внутрь, не дожидаясь меня. Я вошел следом.
Комната, в которой хранилась предназначенная для меня загадка, была полностью обшита деревом. Одна из стен была неожиданно скошена под углом, а в центре пола был расположен люк, над которым нависала непонятного рода внушительная конструкция. Все это показалось мне внутренностью большого пустого чердака и я мысленно попытался припомнить, поднимался ли я по каким-либо ступеням, пока добирался сюда, или нет – однако ничего похожего в памяти не всплывало. Девочка стояла у скошенной стены, сцепив руки за спиной; я впервые обратил внимание на то, во что она была одета – пышное белое платье, чрезвычайно странное для юной деревенской жительницы.
Я почувствовал толчок в спину. Я по-прежнему оставался на пороге; оглянувшись, я увидел, что внутрь меня подтолкнула хозяйка. Женщина знаками показала мне мою загадку: я должен был открыть люк, над которым нависала та тяжелая конструкция. Я присмотрелся к ней. Эта была кипа листов фанеры, к которой для тяжести снизу был примотан бечевой велосипед, чем-то напомнивший мне собственный – правда, руль у этого был в полном порядке. За спиной я услышал щелчок закрываемой двери. Я вновь обернулся к ней, подергал ручку. Дверь была заперта, и, по-видимому, должна была остаться таковой до тех пор, пока я не разгадаю загадку и девочка не позовет мать, чтобы та меня выпустила.
– Это так? – спросил я девочку. Та закружилась на месте, с восторгом прислушиваясь к шелесту своего огромного, напоминавшего подвенечное, платья и закивала головой.
Во мне не было страха или возмущения происходящим. Я воспринимал это как само собой разумеющееся: передо мной была загадка, которую я, как гость, обязан был разгадать, – без колебаний я подошел к конструкции из велосипеда и фанеры, нависавшей над люком и принялся ее изучать. Я зацепил пальцем тугую бечевку. Та задрожала в воздухе подобно натянутой струне. Узелки, которыми она оканчивалась, были скрыты от меня; впрочем, я не чувствовал, что вправе ее развязать или разрубить. Вместо того я должен был как-то сдвинуть велосипед с места.
Поднатужившись, я толкнул всю конструкцию от себя. Та с трудом повиновалась мне, но зато люк под ней, связанный невидимой мне системой передачи, автоматически приоткрылся, показав мне краешек черной щели. Я отпустил конструкцию, и она тотчас же вернулась на место, а люк захлопнулся.
Так. Я поплевал на руки и еще раз толкнул велосипед. И снова люк чуть открылся, но пробыл в таком положении еще меньше времени: сил моих на то, чтобы удержать конструкцию, упорно желающую вернуться на свое место, никак не хватало.
Девочка обошла велосипед с противоположной стороны и посмотрела на меня с каким-то сожалением. Я еще раз толкнул его от себя, больше от безнадежности, чем от реальной попытки что-либо изменить, так как уже понимал, что слишком слаб для постижения предложенной загадки. На лице девочки отразилось страдальческое выражение и она, поддернув полы платья, опустилась на пол напротив меня и потянула конструкцию к себе.
Наблюдать, как ребенок пытается сдвинуть огромную махину, было одновременно смешно и постыдно. Я со своей стороны толкнул конструкцию, и та... пошла, на удивление быстрее, чем когда я справлялся с этим в одиночку. Я посмотрел на девочку – та, стиснув зубы от напряжения, продолжала тянуть велосипед на себя. Но на лице ее не было боли: она смотрела на меня обезоруживающе победоносно: маленький ребенок перетянул большого, но слабого взрослого. Если не считать ее застывшего в маске напряжения рта, можно было бы сказать, что она сияет от удовольствия.
Фанерные листы с привязанным к ним велосипедом сдвинулись окончательно, полностью открыв чернеющий квадрат люка под нами. Я заглянул в его пропитанную паутиной темень. Там было, кажется, еще какое-то помещение...
И велосипед, и вся конструкция разом вдруг утратили свою тяжесть, ни я, ни она уже более не обращали внимания на то, какой груз удерживаем. Девочка даже как будто расслабилась. Я зачарованно глядел в распахнутый люк, а она – на меня. Это и был выход из комнаты? Теперь я должен был спуститься туда? Я посмотрел на девочку. Та с явным сожалением кивнула в ответ.
– А ты пойдешь со мной? – спросил вдруг я ее. На смешном пухленьком лице девочки отразилась целая гамма противоречивых чувств, но высказать то одно, что было среди них главенствующим, она явно была не в состоянии. Потом за спиной моей послышался щелчок отпираемой двери. Я оглянулся. На пороге вновь была хозяйка.
Велосипед с грохотом вырвался из наших рук – не знаю, кто первый выпустил его. Люк захлопнулся.
Одна из самых неразрешимых вещей на свете – это тайна смерти, ибо тот, кто покидает этот мир, уже не в состоянии вернуться, чтобы поведать нам о том, что скрывается по ту его сторону. А те, кто возвращается – вправе ли мы считать их по-настоящему умершими? В ту ночь, во взгляде хозяйки мне открылось, что загадка была ни чем иным, как забавой для других ее гостей, – не тех, что гуляли в доме, разгадывая вещи более шуточные. Тех, которые собирались умереть, для чего прыгали в открывавшийся в полу люк. Мне стало страшно: я понял, что хорошенько осветив комнату, скрывающуюся под полом, можно было бы увидеть кости тех людей... или не увидеть ничего, что могло оказаться еще более пугающим. Я взглянул на девочку, которая вновь спряталась под скошенной стеной, потупив взгляд в пол. Плечи ее поникли, на щеках блестели слезы.
***
Потом она исчезла. В какой-то момент я понял, что лежу на полу собственного балкона. Он обшит изнутри деревянными досками, крыша его скошена. К стене прислонены листы фанеры, которыми я собирался в будущий месяц обить изнутри расшатывающийся кухонный стол (чего конечно же, понимал я, никогда не произойдет), а на них покоится, в свою очередь мой велосипед, совершенно целехонький. Я лежал на боку, поэтому все то, что во сне представлялось мне потолком, было на самом деле стеной, а то, что было стеной – оказалось потолком. С большим трудом разминая затекшие члены, я повернулся на спину. Шея ощутимо ныла; возможно, я слегка повредил ее во сне. Только... был ли это сон?
Я еще раз припомнил тот зияющий квадрат люка в полу. Мне кажется, я видел их – людей, познающих тайну смерти: они по очереди подходили к люку, подпрыгивали и исчезали в нем. Некоторые проделывали это с закрытыми глазами. Эта комнатушка, сузившаяся до размеров моего балкона, оказалась сама по себе загадкой: сейчас я перевернул эту головоломку другой ее стороной, однако по сути, все оставалось прежним, и я не мог с уверенностью сказать, что не проснусь в следующий раз в том же самом деревенском доме, чтобы вновь очутиться с девочкой и ее матерью, на лице которой наверняка даже во сне сохраняется хмурое выражение.
Я мог бы уйти отсюда, сбежать. Я медленно привстал, покрутил головой, восстанавливая кровообращение и подошел к велосипеду. Поставил его прямо и толкнул – тот плавно двинулся, повинуясь мне. Колеса его вращались абсолютно бесшумно. С созерцанием этого вращения меня охватила горечь: я не должен, не должен был вообще заходить в тот дом. Ведь только сейчас я понял, что решение загадки состояло не в познании, а в бегстве от нее.