Холодно и пасмурно; и сыро. Это зима такая, наверное, – слякотная. Меня шатает, толкая от учреждения к учреждению, от справки к справке. В тесном и пыльном кабинете с серыми карточками пациентов на полках я полушепотом пытаюсь доказать врачу, что психически болен, однако тот тактично поправляет меня: «Вам не к неврологу. Вам – к психотерапевту». И одуренный, облапошенный им, я ухожу.
Я исчезаю?
У нас на лекции объявляется неожиданная замена: огромный злой гоблин вместо преподавателя (а тот съеден, должно быть). Обыкновенный гоблин или тролль. Лицо его фасолистое, из фасолин отдельных составленное – вот, что имею я в виду. Зовут его Мармармедаколад и он ужасно зол. Корабль тонет. Стены разъезжаются, озаряясь вспышками глубокой синевы воды.
Я в ужасе от того, что тролль, того и гляди, вызовет меня к доске и заставит читать неподобающие – по его мнению – тексты, что я записал в тетради. Застыл камнем и по каменной поверхности карабкаются слезы пота. Пронесло. Вместо меня к доске вызывают одногруппника и тот, оказавшись подле тролля, незамедлительно исчезает.
Потом к доске выходит какой-то другой парень и принимается зачитывать классическое сочинение, блеклое и до того невразумительное, что, кажется, и сам забывает о чем оно, стоит ему поднять глаза от текста. Грузный тролль багровеет от злости, но великодушно отпускает его с миром – и парень возвращается, наделенный печатью благословения на лице.
Кажется, на сей раз выбор падет уже на меня. Судорожно листаю тетрадь, пытаясь заслонить начертанную крамолу. Переворачиваю и раскрываю с обратной стороны – что такое? – там тоже текст. Какие-то циферки, закорючки... Ах, да: я ведь веду одну тетрадь по двум лекциям сразу. Переворачиваю: тетрадь подписана «Математика». Открываю с конца вновь – там указано «Алгебра».
Когда я спешно перелистываю страницы, то, оказывается, чередуются и они: одна страница заполнена формулами и расчетами, противоположная – девственно пуста. Ближе к концу тетради я нахожу, наконец, целиком чистый разворот и панически заношу над ним острие пера в надежде, что тролль решит, будто я собрался конспектировать его мудрые мысли. Но стрелка часов вновь указывает на другого; из-за парты за моей спиной (подумать только, какое-то время он смотрел прямо на меня!) выходит бледнеющая девушка.
Ее доклад немногим лучше предыдущего – и только лишь в плане грамотно расставленных эпитетов; в целом же производит впечатление безысходной в своей пустоте, излишне отгламуренной прозы для законсервированных менеджерских умов. Тролль багровеет еще сильнее. Фасолины на его лице – это не то, о чем я подумал. Это гадостная блевотина, наростами усивающая его кожу. Кажется, что ее высохшие экскременты вот-вот полопаются от натуги... Тролль молча указывает девушке на место и та едва ли не бегом возвращается за парту.
Тролль исчезает без следа. Потрясенный, вне всякого сомнения беспардонной наглостью студиозусов, облюбовавших его аудиторию. Но это не наглость, а храбрость, смелость выстоять против чудовища.
В аудитории поднимается шум. Все веселятся, ликуют – как только могут ликовать люди, спасшиеся от смертельной опасности. Не праздную один лишь я; захлопываю тетрадь и брезгливо отворачиваюсь от падающего рядом соседа, сжимающего в руке бутылку с пивом. Кто-то открывает окно.
Дверь приотворяется и меня манит к себе пальцем сквозь щелку преподаватель английского. Он объясняет мне шепотом, вплотную приникнув к уху: не вовремя я оказался здесь, ох не вовремя. Он предлагает мне пропустить день-другой и прийти на лекции... ну, скажем, в прошлый вторник. Да, он именно так и говорит, в прошлый вторник – и я воспринимаю это как должное, потому что уже четверг.
Хлопает ставнями сквозняк в окно, я оборачиваюсь в комнату и вижу Папу Римского Иоанна Павла II. Он стоит на подоконнике, ветер развевает белые его одежды. Руками он уперся в раму, замерев в позе буквы «Т»... или распятия; и он ничего не говорит, лишь по-отечески улыбается мне. Я чувствую стыд и хочу объясниться ему, что я не католик, и что в стране, где я живу, популярным считается быть лишь верующим православным... но он все равно улыбается и прощает меня. А потом отпускает руки и исчезает в окне.