Р-рам-пам-пам-па-па-па-пам. Р-рам-пам-пам. Р-рам-пам-пам.
Сегодня искал для матери информацию по балету «Пер Гюнт», который пройдет в октябре в Казани – поэтому в голове звучит соответствующая музыка. Хотя «В пещере Горного короля» – не единственная запоминающаяся из «Пер Гюнта» музыка. Я как-то в целях просвещения смотрел один немецкий телефильм по мотивам Ибсена – очень, кстати, хороший и некоторыми сценами напоминает мою любимую «Страну приливов», – поэтому более-менее имею представление и об истории, и о музыке Грига.
Я не знал, с чего начать; вариантов было превеликое множество – поэтому взял мелодию, крутившуюся у меня в голове в этот момент. А начать с чего-то надо было, ибо я пишу теперь эти строчки снова не только в бумажный дневник, но и с прицелом на сетевой. Периодичность обновления останется, скорее всего, той же – раз в неделю в среднем, – так как к лучшему у меня в жизни почти ничего не изменилось (кроме того, что я до пятнадцатого декабря официально числюсь трудоустроенным), надежды разрушились, мечты не осуществились – последнего, впрочем, по возможности стараюсь избегать, – и я вновь возвращаюсь назад, к тому, с чего начинал.
Я все еще заперт в четырех стенах, дышу ледяным воздухом на балконе дома (кажется, уже простудился), и еще больше ненавижу людей. В группе стажеров, когда распределяли задания на 12 октября (очередное «мероприятие», на сей раз Единый семинар по чему-то там), один парень (его зовут Алмаз) попросил для себя что-нибудь не связанное с людьми, прямо сказав, что он не очень-то любит с ними контактировать. Я бы мог сказать то же самое, но, верный своей традиции, продолжаю просто пытаться уходить от проблемы, не обозначая свою оппозицию.
Когда-нибудь я сорвусь.

Эта часть была написана примерно в 00:16 – 00:25. Потом я лег спать и мне снился сон.
Видимо, он вырос из ожидания завтрашнего, когда я с утра, не заходя на фирму, буду заниматься курьерской работой. Потому что и садик в 62-м/Орловке в моем сне фигурировал, и договор, который я все собирался отнести туда. Сам сон был достаточно сумбурен (а мне, примерно с того времени, как я потерял покой этой весной, уже не снятся связные сны и, кроме того, как уже упоминал я выше, я сейчас простужен слегка и организм мой пытается самостоятельно сбивать температуру), но я уже взял за правило фиксировать все, что вижу, и, понятное дело, не отступлюсь.
Итак, я нахожусь среди стажеров и все пытаюсь отнести этот чертов договор, однако некоторые вещи меня постоянно отвлекают, и я в конце концов машу на него рукой. То ли это все еще стажеры, то ли мои бывшие одноклассники (из 10-го – 11-го класса) – я уже не пойму – просто группа относительно неплохо знакомых людей примерно одного со мной возраста. Я покидаю свою тесную, в разы уменьшенную комнатку (снаружи ходят люди – не дом, а настоящий проходной двор), чтобы выползти из-за двери, мне, точно улитке, приходится сдвинуть ее каменную плиту в сторону и, озираясь, чтобы не попасть никому под ноги, на четвереньках проскользнуть по грязному полу к лестнице.
Уже на полпути к выходу, на ступеньках, меня перехватывает один мой знакомый (как я уже написал, мне трудно определить, к какой группе он мог бы принадлежать) и завлекает в квартиру слева, сообщив заговорщически, что я там кого-то встречу.

Я попадаю в типовую квартирку (она, впрочем, все же больше, чем моя) и, бросив взгляд в сторону кухни, которая расположена прямо против прихожей, и впрямь вижу лицо, мне не безразличное. Там, в центре шумно веселящейся компании, стоит, облокотившись на кромку стола, Света. Она также навеселе, и практически гола – грязноватая футболка или майка и трусики, – и, разумеется, беременна (как и в последний раз, когда я встречал ее наяву), и сочетание всего этого для меня выглядит настолько чудовищным, что я, не говоря ни слова, покидаю прокуренное помещение и выхожу из дома, и иду в сторону 62 комплекса.

Я решаю срезать через арку и далее – перейти проспект. Но на середине спуска к арке, на разбитых ступеньках лестницы, в моем кармане что-то пищит. «Часы» – думаю я. Я всегда таскаю с собой часы в виде пейджера, и у них есть единственный недостаток – то, что в какой-то момент на них может случайно нажаться кнопка будильника, и тогда они прозвонят в самое непредвиденное время. Я вытаскиваю часы из кармана, чтобы отключить будильник, и с удивлением вижу, что экранчик часов стал больше и на нем мелькает какая-то игра. Я пытаюсь ее выключить, но она не останавливается и даже становится вместо черно-белой цветной. За спиной шаги – я оборачиваюсь и вижу мать и двоих детей, которые также подошли к лестнице и сейчас учатся с нее спускаться.
Да-да, лестница сильно выросла, и ее кривые, ощерившиеся зацементированной галькой ступени теперь достигают почти метра в высоту каждая. Я пытаюсь укрыться за одной из них, одновременно соображая, что от детей лучше все-таки не прятаться, дабы не напугать их, и все-таки остаюсь на своем месте. Дети не обращают на меня и мою игру ровно никакого внимания; они увлечены сползанием вниз по ступеням. Мать сначала помогает им, а потом спускается на дорогу и ждет внизу, подбадривая их. Потом дети уходят вместе с ней, а я, наконец, попадаю в меню выхода игры (экран часов теперь уже величиной с планшет) и с облегчением закрываю ее.

Я выхожу к проспекту и меня нагоняет знакомая группа вместе со Светой (теперь, разумеется, уже приодевшейся). Однако там, где раньше можно было перебежать дорогу, сейчас идут ремонтные работы. То ли расширяют проспект, то ли прокладывают очередную пешеходную дорожку. Не важно; так или иначе, нам приходится гуськом перемещаться под самым носом у проносящихся машин (светофоры на перекрестке демонтировали), стараясь не свалиться в вырытый рабочими карьер.
На противоположной части улицы авария, и мы решаем не перебегать дорогу здесь же, так как вокруг полно сотрудников ДПС. Поэтому нам приходится идти по разделительной полосе проспекта дальше, к подземному пешеходному переходу, где, собственно, и положено переходить улицу, и там ее переходим. Видимо, поверху.

И вот мы, наконец, очутились в соседнем шестьдесят втором комплексе. Только мы со Светой обогнали свою группу и идем одни. И, кажется, крепко-крепко держимся за руки, будто парочка влюбленных, которыми мы, конечно же, не являемся. Потом Света выпускает меня и взбегает по лестнице в какое-то недостроенное строение – не то будущий жилой дом, не то – детский садик. Серые стены, черные провалы дверей и окон. Она приглашает меня погулять там. И в любое другое время я бы с радостью согласился – меня с детства привлекали такие места. Но сейчас я, наверное, вырос – потому что вижу, как позади нее из тьмы строения появляются подростки, явно настроенные недружелюбно. Я мнусь, топчусь на месте и не решаюсь войти. Она, напротив, весела и вся, кажется, лучится своей фирменной одухотворенностью. Подростки не трогаются с места. Они ждут. Я, наконец, делаю шаг к ней, она оборачивается, приглашая меня следовать за собой... видит подростков... И мы уже бежим от них, только почему-то не назад, как следовало бы, а вперед, под неприветливыми бетонными сводами и наружу, а там – по другую сторону недостроенного здания – целый мир – схожие низкие серые коробки до самого горизонта. Мертвенные пустоши. и небо, затянутое плотными, тяжелыми тучами. Мы пробираемся между ними, сворачивая при виде хмурых местных жителей, потом Света вдруг оставляет меня и взбегает по лестнице в очередное строение. Я остаюсь один, и ноги мои сами продолжают уносить меня прочь, хотя я знаю, что это неправильно, что скорее всего они поймают ее там и будут держать взаперти, но я уговариваю себя, что вернусь на это место, и вернусь, наверное, даже не один (и кажется, пока я в панике убегаю, мне вспоминается один старик художник, живущий в лачуге посреди этих бетонных полей – и размышляю над тем, почему местные его не трогают), и продолжаю бежать мимо серых зданий, а потом неожиданно... оказываюсь на остановке, рядом с оживленным проспектом и в двух шагах от того самого места, где мы перешли дорогу.